Надежда Тальконы [СИ] - Евгения Витальевна Корешкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надежда и сама еще среагировать не успела, как оказалась закрытой спинами своих телохранителей, мгновенно метнувшихся вперед. Недаром, видимо, их Найс школил.
Тревога оказалась напрасной. Через три-четыре минуты люди сами отступили за цепь ошеломленных охранников, вот только ковровая дорожка, по которой должна была пройти Посланница, оказалась полностью закрытой беспорядочно накиданными головными платками.
До Надежды слишком медленно доходил смысл этого, казалось бы безрассудного массового поступка, а когда поняла — кровь отлила от лица. Она цепко ухватилась за руку Бернета. Кадав быстро и осторожно успел заглянуть ей в резко опущенные глаза, успел прочесть плеснувшийся ужас недавнего ночного воспоминания.
Белизна той трагической ночной дорожки с горящими по краям храмовыми светильничками и эта дорожка, ковровая, с затоптанным снегом по краям и разноцветными платками, по которым, намекая на Ночь Жертвоприношения, Посланнице предлагалось пройти, чтоб жителям получить потом Священную реликвию — свой платок, на который наступила Посланница.
Надежда пару минут успокаивалась, выравнивая дыхание, а затем, самым неожиданным образом, взяла и разулась, к общей неистовой радости, ступив на расстеленные платки босиком. Альгида немедленно подхватила отороченные светлым мехом низкие сапожки и сунула за пазуху, поближе к телу, чтоб не остыли.
Рэлла Тальконы медленно прошла уже две трети предназначенного пути до незнакомого храма, когда услышала тонкий и резкий, отчаянно-жалобный ментальный вскрик:
— Посланница! Умоляю!
Надежда остановилась, и стала вглядываться влево, куда-то вдаль, поверх голов. И, к ужасу своих телохранителей, тихо попросила ошеломленных охранников оцепления:
— Пропустите, пожалуйста.
Они незамедлительно повиновались, и Посланница, непонятно зачем, шагнула в толпу. Перед ней вежливо и оторопело расступались, жадно пожирая ее глазами, такую невероятно близкую, таинственную, красивую…
А она все пробиралась вперед, ступая босиком теперь уже по мерзлому снегу, пока не оказалась около скорчившейся на коленях на затоптанном снегу, безутешно рыдающей в снятый головной платок девочки-подростка.
Надежда присела рядом на корточки, осторожно и ласково поздоровалась:
— Привет. Ты звала меня? Я здесь.
Девочка вскинула некрасивое, красное заплаканное лицо и, ошарашено вытаращив глаза, с минуту молча хватала широко раскрытым ртом холодный воздух, прежде чем, заикаясь, с трудом выговорила изумленное:
— По-по-пос-ланница?!
— Ну, в чем дело? Что у тебя случилось?
— Мама! Моя мама… Она поскользнулась, упала и не встает теперь. Давно. Я платок хотела… чтоб Вы дотронулись… она выздоровеет тогда… обязательно!
Надежда взяла у девочки из рук платок и осторожно вытерла ей заплаканное лицо.
— Не плачь, забери свой платок. Я держала его. Ты убедилась? Твою маму смотреть бы, конечно, нужно… Но сейчас мне, честно, никак… Видишь, сколько народу ждет. И стоять здесь босиком холодно. Давай, мы сделаем вот что. — И обернувшись, попросила к одного из местных охранников: пожалуйста, подведите ко мне эту девочку после окончания службы. — И, уже обращаясь к девочке: Поднимайся, пойдешь с ним. Договорились?
Бернет, недолго думая, легко подхватил свою Праки на руки, донес до заваленной головными платками ковровой дорожки, и всю дорогу, чуть слышно, но очень раздраженно бубнил ей на ухо о недопустимости такого поведения и безобразном отношении к своему здоровью. Кадав шагал справа и на ходу в ладонях согревал ее окоченевшие ступни.
Во время службы в храме она тихонечко попросила местного священнослужителя, что сопровождал ее от самой Талькдары и до сих пор находился рядом, все же показать показать ей тех самых больных, что для нее приготовили. Она незаметно покосилась в ту сторону и облегченно вздохнула. Не такие сложные случаи, хотя внешне смотрящиеся ужасно: россыпь золотушных гнойников на лице у ребенка и гноящаяся рана голени у женщины. Она, соглашаясь, кивнула служителю, чем непомерно обрадовала его.
Когда же, наконец, все закончилось, у нижней ступени храма тот самый охранник все же подвел к Надежде совсем замерзшую девочку. И как их только не затоптали в толпе — неизвестно.
— Ты где живешь? В городе?
— Нет, Посланница. До нашего поселка три часа идти нужно.
— Ничего, мы полетим, так быстрее получится. И обернулась к священнослужителю, все еще стоящему рядом: Вы остаетесь или с нами?
— Да, конечно же, Посланница. Только как же торжественный прием?
— Ничего, подождут. Я обещала помочь человеку. — И, уже Бернету: — Давай, забирай девочку в кабину, — и телепатически добавила: «И святошу этого туда же. Я посплю, пока летим, устала я что-то. Разбудишь меня потом».
Бернет, поняв, кивнул.
Желтый домик в занесенном чуть не по крыши поселке располагался третьим с краю. Люфтер сел напротив, взметнув облака снежной пыли и только потом Бернет пошел будить свою Рэллу. Но она уже проснулась сама, почувствовав посадку, и сидела с кислым выражением лица.
— Сдалась Вам эта девчонка! — искренне пожалел Бернет свою уставшую Рэллу.
— Это очень интересный ребенок. И тем более, я немного отдохнула.
— Непохоже что-то! Вас Праки Аллант ругать будет за сегодняшнее…
— Отстань! Если никто не проболтается — он и не узнает ничего.
И, быстро поднявшись, уже с совершенно другим, спокойным выражением лица вышла из люфтера.
Девочку и священнослужителя Бернет выпустил уже потом. Девочка пулей метнулась домой, предупреждать. Надежда потом винила себя, что вошла почти следом, не дала времени припастись.
В мрачноватой комнате с порога ударил в нос запах лежачего тяжелобольного человека. Сразу справа от входа — кровать с которой удивленно смотрела женщина средних лет. К ней, радостно улыбаясь, прильнула девочка и что-то горячо нашептывала ей на ухо. Вдалеке, у двух низких окон длинный стол, заставленный грязной посудой. Неказистые игрушки по всему полу. И худой, сутуловатый мужчина, бестолково мечущийся по комнате, который пытался одновременно запинать под кровать грязное ведро и набросить покрывало на кучу тряпок, сваленных в угол. Трое маленьких ребятишек робко, но любопытно выглядывающие из-за ширмы.
Надежда села на грубосколоченный, но очень прочный табурет у кровати и начала осмотр. Она попросила перевернуть глухо застонавшую женщину на бок, завернула ей короткую застиранную, мокрую внизу рубашку, обнажая спину со старыми и совсем свежими пролежнями. Медленно повела кончиками пальцев вдоль худого позвоночника вниз до поясницы, надолго задержалась на одном месте и с сожалением поняла, что дело значительно хуже, чем хотелось бы. С одного раза такое не возьмешь, а она и так уже устала. И стимулятор сейчас нельзя, можно выкидыш спровоцировать. Вот она и сидела, низко опустив голову, размышляя, что же делать, раз уж ввязалась. Правильно Аллант говорил — всем не поможешь, только себя угробишь. Но и обмануть доверившихся ей людей, погасить последний лучик надежды не могла. Девочка неотрывно смотрела на нее.
Наконец Надежда подняла
